Сорванные цветы - Страница 89

И вот Алина уже мертва. Он грузит тело в автомобиль и выталкивает его на дорогу в мрачном переулке. А я нахожу в кармане девочки две конфеты, завернутые в нотную бумагу. Мчусь в «Анну» и узнаю, что получить коробку конфет могут только постоянные клиенты, в числе которых, конечно же, фигурирует Леонид Кочетков. А на обрывке нотной бумаги – загадочные аккорды, и глянцевая поверхность хранит четкий отпечаток пальца. Чей? Я перерыл все папки Алины Шостовец, сравнивая образцы бумаги, в консерватории сведущие люди сказали мне, где ее можно купить, такую дорогую и качественную. Нет, студентка Алина не могла бы себе позволить роскошь писать ноты на такой бумаге, возможно, она взяла этот обрывок там, где и конфеты. А возможно, и нет.

Тем временем Ник Пламенский занялся Катериной. В ее гардеробе нет нарядов красного цвета (последний красный костюм, по счастливой случайности, испортил я, нечаянно пролив на Катюшу литр вишневого сока), ее волосы совсем не рыжие, все располагает к тому, что знакомство Ника с Катей будет более длительным, чем с другими девушками.

Леонид Кочетков уезжает в Воронеж, праздновать день рождения любимой маман. Орыся Железновская, Катина подруга, перекрашивает волосы в ярко-рыжий цвет. Ник приходит в офис «Шелтера» навестить Катерину и видит Орысю. Сердце его вздрагивает. Он поджидает девушку на улице. Орыся не может устоять против карих глаз, длинных черных волос и проникновенного голоса. Они встречаются один раз, но что-то мешает Нику задушить Орысю. Девушка в восхищении. Она летит в магазин «Изабель» и покупает одеколон «Фаренгейт» – любимый одеколон композитора. Она подарит его новому другу в одну из следующих встреч. А пока одеколон хранится у Катерины, которая ничего не знает о встрече Ника и Орыси.

В день приезда Леонида из Воронежа Ник убивает Орысю. Через несколько минут после ухода убийцы в квартиру девушки входит Леня Кочетков. Он видит свою несчастную возлюбленную, понимает, что она мертва, в панике бросается вон из дома, по пути наталкивается на соседку. Берет ключи от квартиры друга и уходит в грандиозный запой. Через пять суток мы сажаем его в изолятор как главного исполнителя роли маньяка-душителя.

– И ты, наш проницательный Холмс, Пуаро и Пинкертон, сразу же догадываешься, что Кочетков тут ни при чем?

– Конечно, – спокойно ответил Андрей. – Леонид – дальтоник. Ему абсолютно наплевать, какого цвета лифчик у Стеллы, коса у Алины Шостовец или униформа у продавщицы магазина. Он не различает цветов. У него даже нет водительских прав!

– Какая трагедия! – ужаснулся Макс. – Мужик в расцвете лет, живет в Москве и не может самостоятельно управлять автомобилем!

– Действительно. И он тщательно скрывает от окружающих факт своей неполноценности. Меня насторожило обилие улик против Леонида. Он частый посетитель магазина «Изабель» и вполне мог познакомиться с Ольгой Макиной и задушить ее. Он постоянный клиент ресторана «Анна» и покупал там коньячные конфеты. Он был в ресторане тринадцатого января и танцевал с Людмилой Трушкиной, тело которой потом выпало из шкафа в туалете. Его отпечатки всюду в квартире Стеллы. Он повздорил с Орысей в тот самый день, когда ее убили. Удивительная стройность, закругленность всех линий. Словно кто-то преподносит Леонида Кочеткова нам на блюдечке. Но отпечаток пальца с нотной бумаги – не его. И сперма – не его. И в конце концов, он дальтоник и не имеет водительского удостоверения, я не знаю, какой наглостью надо обладать, чтобы ездить по городу с трупом в багажнике, не имея при этом прав.

Я попросил Леонида глубоко задуматься. Он задумался и через полчаса назвал мне, кто бы мог его так планомерно подставлять. А у меня к тому же имелся карандашный портрет Ника Пламенского, нарисованный свидетельницей. Она видела композитора вдвоем с Ольгой Макиной в день ее убийства. Я установил наблюдение за Ником, а ты примчался с трагическим известием, что Катерина – его новая пассия, то есть что он – новый друг Катюши. В Катино отсутствие я сделал ключ от ее квартиры, установил «жучки», потом подарил ей красный костюм. Остальное ты знаешь.

– Доволен собой? – ехидно спросил Макс. – Самодовольство написано на твоей противной физиономии. Разыграл все как по нотам. Гениальный ты мой. А Катерина, между прочим, могла погибнуть. Этот псих задушил бы ее в мгновение ока, задержись ты на пару минут под дверью.

– Но я же не задержался! – горячо возразил Андрей, чувствуя свою вину.

– Как ты мог! Я-то думал, она в курсе, а ты просто использовал ее. Мы обязательно должны вымолить у Катеньки прощение.

– Ты-то тут при чем? Я во всем виноват, – остановил Андрей ретивого друга. – Я и буду вымаливать прощение.

– Я тоже хочу приползти на коленях к ногам Катерины, надеюсь, она будет в этот момент в своей самой короткой юбочке, держа в зубах букет роз...

– И получишь еще разок в солнечное сплетение.

– А ты – по морде!

– Все равно. Я действительно виноват перед Катериной. Азарт и желание во что бы то ни стало схватить Пламенского возобладали над здравым смыслом. Да, я виноват, поэтому просить прощения – моя прерогатива. А ты сиди и помалкивай.

– Негодяй!

Весна приближалась к календарной середине. Солнце буйствовало, компенсируя свою сдержанность в течение утомительно долгой зимы. Катерина приходила в себя. Она ощущала, что позади – трудный период ее жизни, и теперь все изменится и будет по-другому, солнечно и радостно.

Одиннадцатого апреля вернулся из командировки Виктор Сергеевич. Он был весел и словно не помнил, что произошло три недели назад – будто бы и не было позорной попытки сломить сопротивление гордой секретарши. Правда, последние три недели для Катерины были столь напряженными, что это событие отодвинулось на второй план, казалось далеким, туманным и менее кошмарным. Катерина решила раз и навсегда оградить себя от домогательств босса. Она достала заветную микрокассету, где были записаны угрозы Виктора Сергеевича и ее собственные вопли, и направилась в кабинет шефа. Дверь она предусмотрительно оставила открытой.